Слышите? С балкона кричат: «Алики! Алики! Домой пора!». А я гуляю здесь, под окнами, и делаю вид, что не слышу. Потом выжду немного, сосчитаю до тридцати восьми и зайду, будто мне улица надоела. Дольше тридцати восьми нельзя – иначе звать будут уже строгим голосом. А ведь это меня зовут, Алики – это я. Не Маша и даже не Машуля, не Инна и не Настя. У меня очень странное имя, особенно для девочки из нашего двора. Зря, конечно. Я так и сказала своим родителям однажды:
– Напрасно вы меня так назвали некрасиво! Вот будь я Машей – другое дело совсем. Меня б все сразу полюбили и сразу дружить со мной пошли. А я бы ради такого-то дела точно длинные косы сразу вырастила – до пояса!
Мама косы не любит и тут же морщится. Мама любит модные стрижки. А папа сейчас же обиделся и не стал говорить про «всякие глупости». Это он мне имя выбрал, и поэтому сидит в кресле и делает вид, что срочно нашёл во вчерашней газете что-то важное. Мама спросила, кто же это меня не любит?
– Да вон – все! – говорю. – Девочки дразнят, что меня не по-девочковому зовут, а как дядю Алика-милиционера.
– Ну так и выбери себе красивое имя, – улыбнулась мама. – Выбери и поноси его. Понравится – оставишь. А то вдруг и оно тебе не подойдёт.
– Как это поносить? Платье оно, что ли? – удивляюсь.
– Платье или нет, а имя – дело серьёзное, – тут вмешивается в наш разговор дед Андрей. – Оно тебе от рождения дано, и у каждого имени есть своё значение. И если платье ты износила или порвала, испачкала, его заменить на новое просто. А вот если ты запачкаешь своё имя, отмыть его будет очень трудно.
Мой дед Андрей – мамин отец – жутко умный человек, но иногда такими загадками разговаривает, что даже мне, неглупой девочке, понять его очень трудно.
– Да разве имя – это тряпка или башмак, чтобы к нему грязь прилипла, – хохочу я, смакуя забавное слово «башмак», которое тотчас мне в голову залетело.
Эх, вот не знаю я, зачем меня так назвали! Лишь бы Машей не называть, я так думаю. Забыла сказать вначале, что семья у меня тоже необычная. Вернее, она самая обычная – есть папа, мама, куча всяких кузенов, разной родни и даже кот есть. Просто в нашей семье живёт много греков. Это такой народ. Одна часть моей семьи – шумная, черноглазая и многочисленная – это мамина. Другая – отцовская – держится особняком от первой. У них светлая кожа, голубые глаза и пшеничные волосы. Они родом из Сибири, сибиряки. Это место, далеко от нас, там холодно зимой и жарко летом. А в тайге водятся медведи и даже страшные убийцы-росомахи. Поэтому я думаю, что тамошние люди – очень храбрые и даже сильные, только уж больно суровые. Зато мамины родные говорят, что почти весь мир и вся культура, и чуть ли не медведи из тайги, пошли от нас, от греков. Наши имена, алфавит и вообще всякие слова. Мы этим жутко гордимся и стараемся почаще напоминать об этом друг другу.
Папина родня не любит собираться вместе больше трёх человек, за это они мне кажутся очень скучными. Я их очень плохо знаю, но, поговаривают, что они недолюбливают мою маму. А вот яя и папус – это по-нашему бабушка и дедушка – принимают у себя столько родственников, сколько сможет поместиться в доме. А если не поместятся, мы займём стулья у соседей. Большое событие, свадьба, например, или поминки, или юбилей – они все собираются в столовой. Это у нас всегда запросто, ведь мама говорит, что наша родня – это примерно сто пятьдесят человек. Я точно всех не знаю. Не могу запомнить в лицо всех своих кузенов и кузин, но когда-нибудь у меня это получится. Мы очень любим петь и особенно танцевать. Бабушкин старенький папа, дед Пётр, умеет играть на бузуки. И когда у него особенно приятное настроение, он извлекает из неё такую музыку, что мне хочется смеяться, плакать и плясать одновременно. Вот какой это инструмент!
Если к бабушке Маре приходят сёстры, из кухни скоро запахнет свежим кофе. Кофейный дух я люблю, но только этот напиток варится не для детей. Яя позволяет мне смолоть зёрна в ручной мельнице и потом насыпать кашицу из неё в джезву. Это специальный медный ковшик с резной деревянной ручкой. Да-да. Смешное слово, и мои подружки таких не знают, оттого и заливаются, стоит сказать какое-нибудь «бузуки» или «джезва». Ну, прямо покатываются со смеху, как я от слова «башмак».
Неторопливые взрослые разговоры мне слушать не дозволено, да не больно-то интересно, если уж по-честному. Меня удаляют из кухни, дав печёного сахару или сдобного печенья на дорожку. После их ухода я знаю, чем себя занять: помогу бабуле вымыть чашки – махонькие финджанчики (ещё одно смешное слово). И пока бабушка провожает гостей, я быстренько пробегусь ложкой по ним и соберу остатки кофейной гущи. В ней всегда оседает сахар, если его плохо размешать. Ох и вкуснотища! Раз бабушка меня застала за такой проделкой и даже выругала. Говорит, что у меня сердце выпрыгнет из груди, как лягушка. Теперь мне ещё больше хочется этого спитого кофе! Интересно, откуда моё сердце выпрыгнет? Из горла, наверное. Вот бы дед Андрей удивился, увидев, как я по полу прыгаю за красной лягушкой и пытаюсь её проглотить обратно.
Дед Андрей в дневные часы обычно у себя на заводе делает всякие гайки и важные металлические детали. Получается, и я пока не занята сильно нашими умными беседами или книжками, которые дед Андрей достаёт где-то, и каждый раз новые и редкие. Кофейная гуща пока что ещё на дне полных чашек, разговоры, слышно, долгие. И я берусь за любимое своё развлечение, когда остаюсь одна: перебираю старый-престарый альбом, в котором ещё прабабушка Соня молодая и живая, сидит на стуле, уложив маленькие руки на переднике. Вокруг неё и прадеда Петра дети – целых шесть человек! И там же – моя бабуля с длинными косами стоит позади. Вот кому повезло-то! И косы есть, целых две, и назвали Машей. Марой – это её вся родня отчего-то зовёт, им так нравится. У нас вообще модно в своих именах менять буквы. Вот тётю Евфимию, бабулину младшую сестру, зовут Иной. Она сама себя так назвала. Все буквы поменяла. И ничего. Сидит на кухне, кофе пьёт и очень собой довольная. Осталось и мне себе имя выбрать, а то вдруг и правда Машей надоест ходить.
Ой, а вот конверт какой-то старый спрятали под обложку! Я его раньше не видела, хоть альбом смотрела две тысячи раз точно. Неужто карта сокровищ? Нет – три почтовые открытки, жёлто-коричневые, старинные. На них какая-то красавица с короткими волосами чуть волной, а улыбается так хитро и весело. Мне даже показалось, что она мне подмигнула: вот так, слегка, будто узнала меня. На другой она сидит на стуле боком, белое простое платье до пола закрывает её ноги, а спина – открытая. Ещё одна карточка тоже с ней. Здесь она сидит за письменным столом и снова мне подмигивает. Вот чудеса!
Я уже умею читать, но буквами подписаны карточки точно не русскими. Это греческий алфавит, которому меня всё некогда научить. А вот на обороте одной открытки красным карандашиком нацарапано: «Алики Диплараку 1929». Вот это ничего себе! У нас в альбоме живёт целая загадочная красавица, да ещё с моим именем, а я про неё слышать ничего не слышала. Вот почему она мне подмигивала. Я не обманываю, точно видела. Эх, наверное, это какая-нибудь наша родственница. Загадка, прямо как в книжках. Может, она внебрачная дочь кого-нибудь… или даже старенького деда Петра. И, получается, родная сестра моей бабушки. Или нет, ещё лучше. Она седьмой ребёнок в семье, вернее, самая старшая. Просто девушка влюбилась безоглядно в парня не из греческой семьи. Родители не благословили её брак, и Алики убежала прочь со своим возлюбленным. С тех пор о ней ничего не слышали. Она каждый год на Рождество присылает открытку своим родителям со штемпелем из Аляски. (Я бы на её месте так и сделала.) Пишет она всего несколько строчек: «Папа и мама, у меня всё хорошо, в прошлом году у нас родился ещё один сын. Жду вашего прощения, люблю, ваша дочь Алики». Ну или что-то в этом роде, потому что у греков обычно целая куча детей. Это мои родители неправильные греки, у них всего лишь я расту, Антонис да кот Васька. Но тогда опять не сходится. Мою же маму не изгнали из семьи за то, что вышла замуж не за грека. Ерунда какая-то. Одно ясно: она невозможная красавица, её зовут Алики Диплараку. И я отказываюсь верить в то, что эта принцесса не моя хоть бы даже пятиюродная бабушка.
Стоп, а может, она принцесса? Всё бывает. Вот мой кот Васька, даже не сомневаюсь, что он кошачьих царских кровей. Как в моей любимой книжке про Карбонеля. Васька тоже грек, и Василий «царский» значит. И он приходится тёзкой коту Базилио. Это мне дед Андрей так сказал.
– Ах, вот ты где! – в комнату незаметно вошла бабушка. – А я уже сама посуду вымыла, без помощницы. Опять на полу сидишь? Застынешь… Что это у тебя? О, мои открытки. Где ты их нашла?
– А кто это, бабуль?
– Алики Диплараку. Она была королевой красоты. Я слышала о ней, когда ещё была девочкой. После войны некоторые наши попробовали вернуться домой, кто в Крым, а кто на Крит. Оттуда мне, кажется, тётя Ася прислала эти открытки. Помнишь тётю Асю? Турчанка, на которой женился…
– Ну бабуль, какая турчанка, ты мне про Алики расскажи лучше!
– Да что рассказывать, я не знаю, жива ли она ещё, старше меня на двадцать лет. Я такой красавицей, понятно, грезила. Сама не очень хорошенькая-то я, а всё мечтала на неё походить хоть капельку. Она стала первой гречанкой, которая прославила своей красотой родной Пелопоннес во всей Европе. Только мама рассердилась на меня, когда узнала, что я эти карточки собираю. Вот я, видно, и припрятала открытки тёти Асины, а сама сказала, что выкинула их. Ну, что ты смотришь так? Да, отцу твоему я подсказала редкое имя. Он у нас охотник за редкостями… Я загадала тогда, что ты такой же красивой вырастешь.
И снова мне Алики с открытки подмигнула, только на этот раз ещё легонько улыбнулась. Вот честно!
А Машей зваться я что-то передумала. Слышите? Снова кличут с балкона: «Алики, Алики!». Я бросаю игру и ухожу.
– Ты куда? – меня вдогонку спросят девочки.
Как это куда? Это меня зовут. Алики – это я. И я иду обедать.

Автор: Жанна Данилова

Российский прозаик, детский писатель и автор рассказов и детских повестей «Две Полины», «Второгодник».